«Дело, брат, не в национальности. Чувствую, у нас с экономической психологией пробел». Фото Алексея Калужских (НГ-фото)

В двух московских вузах я читаю дисциплину, которая называется экономической психологией. Это относительно новое направление, которое можно определить как прикладную отрасль психологической науки. Некоторые исследователи считают, что это междисциплинарный предмет. То есть  направление, возникшее на стыке экономики и психологии. Я читаю лекции для студентов-психологов и студентов-экономистов. И хочу отметить более высокий интерес к предмету у экономистов.

Если совсем просто, эта наука психологических особенностей различных видов экономического поведения. За рубежом она началась с исследования сфер экономического потребления. Дело в том, что в Западной Европе и в Америке после Второй мировой войны такие исследования стали проводиться очень интенсивно именно потому, что заказ на изучение потребительского поведения поступал из сферы рекламы и маркетинга. Потому что психологические возможности повышения производительности труда к тому времени были уже исчерпаны, да и производством занимались другие науки – промышленная психология и психология менеджмента.

Но позже психологи взялись и за иные типы экономического поведения. Такие, как инвестиционное или сберегающее. А также – предпринимательское поведение.

Вообще в экономической психологии можно выделить два направления. Одно из них – научно ориентированное, академическое, которое я и представляю. Нам заказы идут преимущественно от научных сфер. Но есть и другое направление – прикладное, идущее от практики в сфере экономики. Там уже решаются конкретные, психологически важные проблемы на уровне предприятий, фирм, бизнес-структур и т.д.

Поэтому не нужно путать психологию как науку, изучающую закономерности экономического поведения, его влияние на экономический успех, партнерские отношения, на психологию бизнеса – с психологической практикой. Я, например, изучаю особую породу людей, которая интересует меня как исследователя. Эти люди – предприниматели. Говорю про их «особость» совершенно серьезно, потому что понял, что сам как бизнесмен никуда не гожусь…

Симбиоз кооперации

и конкуренции

Так случилось, что в лихие 90-е годы я, научный работник, решил заняться бизнесом. Но опыт оказался печальным. На дилетантский эксперимент у меня ушла премия, которую я получил, будучи, как было сказано при вручении, «выдающимся ученым». И это были в то время большие деньги.

Считаю, что тогда я еще легко отделался, могло быть  и хуже. Но в то же время опасный опыт вдохновил меня на теоретические исследования предпринимательства.

С директором нашего института мы начали изучать этот загадочный русский предпринимательский мир. И сразу хочу сказать, что мне, например, жаль, что представителей власти не интересуют проблемы бизнеса на уровне теории, определенных закономерностей экономического поведения и т.д. Я считаю, такое отношение – одна из причин неудачного ведения наших реформ. Не учитывать психологических факторов развития – значит плохо разбираться не только в субъектах экономики, но и в том, что вообще происходит с обществом такого сложнопереходного периода, какой получился у нас.

Простой пример такой неосведомленности – недавнее увеличение налоговой нагрузки на малый бизнес, приведшее к массовому уходу с рынка огромного числа предпринимателей, – разве этот результат нельзя было предвидеть?

К сожалению, слабое предвидение вытекает из более глобальных ошибок нашего развития. Сегодня уже многим понятно, что в России на смену мифу о коммунизме пришла не менее утопическая концепция, утверждающая, что рыночная экономика может решить все наши проблемы. Особенно если политика ориентируется на крупный экономический капитал, в то время как обладающий огромными возможностями малый бизнес продолжает находиться в незавидном положении, что, естественно, влияет на экономическое поведение огромного числа людей. На всех этапах наших исследований предприниматели заявляли о недоверии государству, чиновничеству, о том, что экономическая политика в отношении малого бизнеса непредсказуема, негативна, не ориентирована на поддержку бизнесменов.

Как исследователь, изучающий предпринимательство вот уже 20 лет, хочу сказать, что конфликт между предпринимательством и чиновничеством появился с самого начала рыночных отношений. Потому что госчиновники в то время  были по большей части бывшими партийными и комсомольскими работниками. У предпринимателя был свой взгляд на чиновника: ворюга, коррупционер. Это были взаимно негативные образы, как бы противостоящие друг другу. Но в дальнейшем стало происходить сращивание этих групп. А это еще более опасное явление, когда бизнесмен платит чиновнику, который за это «крышует» его.

Но это все уже не предмет психологии.

Меня в последние годы стала интересовать проблема партнерских отношений в самом бизнесе, которые могут развиваться в противовес тем явлениям, о которых я говорил выше.

За последние 20 лет у нас произошла существенная трансформация деловых отношений. Появились новые формы, о которых западные специалисты говорят как о симбиозе кооперации и конкуренции.

В советский период разрабатывались основы совместной деятельности людей, работающих по найму. Они решали общие задачи, между ними существовали определенные формы кооперации, по крайней мере – на идеологическом уровне такое сотрудничество поощрялось. Можно вспомнить о социалистическом соревновании как об особой форме деловых отношений, сочетавших в себе элементы состязательности и взаимопомощи. Эти элементы восходят еще к идеям Антона Макаренко, который утверждал их в своей педагогической практике весьма эффективно. Такая идея работает в любой культуре и, на мой взгляд, весьма позитивно.

Что же касается конкуренции, то ее в Советском Союзе всячески критиковали, в том числе и психологи. Достаточно вспомнить «психологию наживы, присущую капиталистическому обществу, где человек человеку – волк» и прочие идеологические штампы.

На самом же деле, с психологической точки зрения, все гораздо сложнее. В условиях более свободной экономической жизни, нежели при социализме, появляются самостоятельные люди, которые на свой страх и риск способны заниматься бизнесом. И отношения между ними выстраиваются уже совершенно иначе, чем они описывались в классической теории – как в нашей, так и в западной. Мы видим новые формы взаимодействия, при которых индивидуальные экономические субъекты понимают, что враждовать друг с другом или соперничать – это не прибыльно. Возникают разные виды взаимодействия, при котором достигается определенная эффективность сотрудничества, но конечные цели этой деятельности у партнеров разные. Это разительно отличается от советских бригадных подрядов, социалистического соревнования, стахановского движения и других феноменов коллективистского труда. Причем новые отношения проникают уже на бытовой, семейный уровень.

Между эмоциями

и холодным расчетом

Сегодня семью уже можно рассматривать с экономико-психологической точки зрения. Например, как сделку, некий контракт. Но это не брак по расчету, когда одна из сторон идет на это ради личной выгоды, а именно – договор о совместной жизнедеятельности. При этом отношения могут строиться весьма разнообразно.

Я как раз вот этим и занимаюсь – отношениями свободных людей, вынужденными взаимодействовать в самых разных условиях. Здесь возникают проблемы доверия, взаимопомощи, обмена ресурсами и не только интеллектуальными, материальными, но и человеческими. Поэтому крайне интересно, как в этой новой парадигме разным людям видятся идеальные отношения. Никто же не предписывает никаких нормативов – общество чрезвычайно атомизировано, разобщено.

На мой взгляд, есть ресурсно-ориентированное и субъектно-ориентированное взаимодействия. Обмен ресурсами предполагает извлечение прибыли, получение продукта: люди взаимодействуют не для того, чтобы получить удовольствие, а чтобы извлечь выгоду. И наоборот – субъектные отношения связывают людей любовью, дружбой, человеческим интересом друг к другу.

Но в реальной жизни оба эти взаимодействия присутствуют. И в партнерских отношениях может случиться, что коллега будет восприниматься не как ресурс, а как «значимый другой». Тогда возникает высокое доверие, согласие на авансирование, всяческая иная поддержка.

Но бывает и наоборот – в так называемых эмоциональных отношениях, межличностных связях наблюдаю очень ярко выраженный прагматизм. Это когда под маской доверительных отношений один участник или оба стараются решить личные ресурсные задачи.

Поэтому в обоих видах  взаимодействия практический психолог может людям помочь. Мне кажется, что оптимальными отношениями являются такие, когда у партнеров обнаруживаются одинаковые взгляды. Они могут заключаться, например, в том, что оба считают главным – это делать свое дело, не отвлекаясь ни на какие посторонние факторы. Это по принципу: «Бизнес – и ничего личного».

Но может быть и сочетание разных подходов. Или другая крайность – явное преобладание личностных, субъективных факторов, когда эмоционально, морально ориентированный человек проявляет такую щепетильность в бизнесе, что ни о какой эффективности последнего говорить не приходится.

А есть такая крайность – абсолютный цинизм в отношениях с окружающими. Такой вариант чистейшего прагматизма личности, конечно же, выдвигает перед обществом вопрос: каких предпринимателей, какой средний класс мы хотим иметь? Наглый, беспринципный, недобросовестный предприниматель – это не просто позор страны. Он не будет отвечать требованиям настоящего бизнеса, его неписанным, но все же существующим правилам.

Еще одно направление науки, которым я занимаюсь, связано с так называемой экономической социализацией. Речь, в частности, идет о понимании детьми экономического мира и обретения ими опыта экономического поведения. Простой вопрос: давать детям карманные деньги или нет? В какой степени запрещать им обмен, которым они занимаются; обмен или детский бартер? Из многих этих вопросов вырисовывается экономический мир детства, которым занимаются как экономисты, так и психологи. Последние, например, первыми установили, что дети активно вступают в обменные отношения, занимаются играми, которые носят ресурсный характер. Предметы детского обмена хорошо известны: игрушки, марки, открытки и т.д. Но что интересно и важно – результаты обмена для детей не так существенны, как, скажем, сами контакты друг с другом. Они нередко пользуются возможностью поддержать того, с кем идет обмен, сделать ему скидку, уступить. Они учатся межличностным отношениям. Еще один фактор детского обмена – игра. Что тоже немаловажно. Многие, особенно молодые бизнесмены, признаются, что игровое начало, возможность риска иногда для них важнее, чем результат сделки.

Вспоминая свое детство, скажу, что тогда духа предпринимательства в нас родители не развивали. Помню, что единственной формой накопительства у отца была покупка книг, поэтому у нас была большая библиотека. Но у такого воспитания есть изъян. Многие люди, встретившие приход рыночной экономики во взрослом состоянии, оказались не готовы ориентироваться и действовать в новой среде и новых отношениях. Это не упущения, а просто реальность. Молодые люди оказались более подготовлены к иной реальности, нежели их родители.

Как рабочего сделать

совладельцем

Теперь о том, чем занимался наиболее углубленно в течение долгого времени. Речь идет о психологических особенностях отношений собственности. Эту тему я начал разрабатывать еще в советские годы, когда стали создаваться кооперативы. А закончил свое, первое в стране, масштабное исследование уже с появлением рыночной экономики, малого и среднего бизнеса.

Главный вопрос, который меня интересовал: что происходит с человеком, а точнее, с работником, при изменении формы собственности?

Исследования убедительно показали радикальность таких изменений. Они произошли в отношениях собственности и в отношениях к другим людям – как на уровне межличностного, так и группового взаимодействия.

Причем эти изменения были неоднозначны. С одной стороны, работа в условиях частной собственности выявила более ответственное отношение к делу, удовлетворение отсутствием уравниловки в оценке труда, растущее уважение к профессионализму.

Но неоднозначность заключалась в том, что эти позитивные изменения произошли на этапе формирования субъектов коллективной собственности, а это были еще арендные подряды, а затем кооперативы советского времени. Вместе на уровне межличностных отношений уже тогда было отмечено повышение числа конфликтов, рост напряженности, требовательности. На межгрупповом уровне – тоже рост конфликтов, а то и стычек, напоминающих войны. По поводу межи, ресурсов и пр. Когда возникало классическое «это мое, а это твое», то отношения резко обострялись.

Но напряженность шла на спад, когда место директора совхоза замещалась, скажем, председателем ОАО. А те, кто был еще вчера членом трудового коллектива, становились наемными работниками. Человек, лишенный собственности на средства производства, не чувствует себя хозяином по отношению к орудиям и средствам труда, к результатам работы. И это я считаю тотальным бедствием. Потому что я наблюдаю, как работают нынешние работники строительных фирм, и вижу, что качество труда «на хозяина» хуже, чем оно было при советских ГОСТах. Все-таки стандарты задавали уровень исполнения. А сейчас получается, что в качестве не заинтересован ни работник, ни предприниматель. Потому что работнику важно лишь получить деньги, а предпринимателю нужно это поскорее и с меньшими затратами продать. Сходные проблемы возникают, например, и в авиации, где периодически возникают критические ситуации, нередко связанные с человеческими жертвами. Например, летчик не делает необходимый лишний круг перед посадкой из-за того, что боится истратить больше топлива и лишиться стимулирующих выплат.

Здесь их интересы смыкаются. Поэтому господствуют непрофессионализм и жадность. Поэтому нанимают дешевых гастарбайтеров, людей, которые не обладают должной квалификацией, но зато дешевы.

Это все последствия изменения форм собственности.

Как известно, эти изменения составили одно из направлений реформирования экономики России в 90-е годы. Приватизация, прошедшая в два этапа (чековый и денежный), должна была утвердить преимущества частного сектора экономики – за счет активной мотивации экономического поведения. Одна из целей этого замысла была достигнута: возникла новая имущественная структура общественного производства. Появился социальный слой частных собственников, акционеров. Но тут же возник парадокс: количественно частная собственность стала преобладать в структуре экономики, но все попытки мотивировать рабочих на улучшение качества продукции к заметному успеху не привели. В итоге, по мнению некоторых экспертов, создание большого слоя мелких собственников-акционеров носило и продолжает носить в основном фиктивный характер.

Эта фиктивность определяется очень просто. Надо выявить, чувствует себя рабочий собственником или нет. Предполагалось, что именно акции сделают рабочих совладельцами. Такой метод не был российским изобретением и экспериментом.

В США еще в 1974 году вышел закон о поощрении корпоративных планов распространения акций среди рабочих. Позже почти 30 стран вошли в известную программу (ESOP), стимулирующую и регулирующую выкуп предприятий и коммерческих структур трудовыми коллективами. Участвуя в таких процедурах, рабочие, особенно низкооплачиваемые, получали возможность стать обладателями средств производства. Причем они не покупали их, а постепенно приобретали свою долю собственности за счет будущих доходов от расширения производства, повышения его эффективности и прибыльности.

Таким образом, мягко изменялись статус работника, его самоощущение, возникала основа для развития хозяйского отношения и личная заинтересованность в успехе и процветании фирмы.

Работник уже не был безразличен к судьбе фирмы, ему было что терять; заработали психологические механизмы сопричастности, сопереживания. Отсюда открывался путь к экономической инициативе и творчеству. А так как собственность носила индивидуально-коллективный характер, то исчезала анонимность труда человека и усиливался «эффект справедливости» – за счет коллективного участия в распределении и управлении.

Но в России владение рабочими акциями не привело к ожидаемым результатам. Исследование, которое это выявило, провели мои коллеги В. Патрушев и А. Темницкий. Оно показало, что мотивационное ядро трудовой деятельности имеет примерно идентичную структуру у рабочих предприятий с разными формами собственности. Было обнаружено абсолютное преобладание мотива заработка и крайне низкая мотивация на участие в управлении производством.

Мое исследование, о котором шла речь выше, также подтвердило, что владение собственностью (в какой-либо форме) и участие в управлении не формируют хозяйского отношения к делу и не повышают коллективистских ценностей, способных повлиять на эффективность производства.

Конечно, думая об этих проблемах и трудностях, надо не только учитывать опыт других стран и особенности развития России. Поэтому, с одной стороны, нам, видимо, следует учесть то новое, что уже внесла технологическая революция в отношения собственности самых динамичных экономик мира. Но наши проблемы должны решаться с учетом наших реалий исторических особенностей. Русскому народу свойственны солидарность, общинное владение землей, соуправление, ведение дел «всем миром!», и корни этих феноменов лежат глубоко в истории и психологии народа. Существуют российские традиции в отношении к собственности, своеобразная крестьянская психология, специфические характеристики отношения к владельцу собственности.

Я уверен, нам требуется прежде всего социально-психологическое осмысление исторического развития отношений собственности, глубокий анализ недавних преобразований и их последствий. А дальше постараться разработать предложения по созданию такой модели экономического развития (в области отношений собственности), которая бы психологически соответствовала историческим, этнокультурным и другим особенностям России. Разумеется, с учетом и лучшего мирового опыта в области экономического поведения.